Глава 15 "Фарьябского дневника" Виктора Носатова рассказывает о взаимоотношениях, сложившихся в подразделении СА - роте аэродромной охраны. Эти взаимоотношения назвать уставными даже условно было нельзя. Беспредел, творившийся в роте, трудно назвать порядком: наркотики, пьянство, мордобой, дедовщина, разврат. Сложно вообще поверить, что это подразделение способно было вести какие-то боевые действия. И всё это происходило на глазах у пограничников.

Кто-то может не поверить содержанию главы, но признаюсь, что это не только правда. Она подтверждается и другими материалами, которые имеются в Интернете про другие подразделения СА. Тяжело это сознавать. Один из офицеров, прошедших Афганистан, рассказал, что по прибытию его в расположение взвода он не мог в течение двух дней добиться от подчинённых сверхсрочников и прапорщика, чтобы те показали ему, где спят их и теперь его подчинённые. Они просто этого не знали. А после приёма взвода он полгода наводил порядок. И многие ему перед увольнением говорили спасибо за то, что он сумел вернуть в них веру себя, в армию, в то, что они были там не зря, что они видели настоящую службу.

Фарьябский дневник
(Дни и ночи Афгана)

Глава XV.

11 октября 1982 года. Провинция Фарьяб. Пригород Меймене. Ночью, во время моего дежурства, в палатке раздался телефонный звонок. Докладывал старший поста, стоящего на стыке между позициями роты аэродромной охраны и нашей ММГ:

- Товарищ капитан (к этому времени мне уже было присвоено очередное воинское звание), при попытке уйти в сторону кишлака задержан солдат соседней роты. На наши вопросы не отвечает. Весь ободран, лицо в крови. Что с ним делать?

- Отправь с кем-нибудь ко мне, - распорядился я. Пока вели задержанного, решил позвонить соседям, но сколько ни крутил ручку полевого телефона, ответа из расположения роты не поступило. Там, как всегда, некому было подойти к аппарату.

Вскоре передо мной предстал виновник ночной тревоги. Им оказался среднего роста худенький солдат в выгоревшей от солнца "хэбушке". Штаны на коленях белобрысого, веснушчатого парня были продраны, сквозь рваные дыры выглядывали в кровоточащих ссадинах колени. На угрюмом лице паренька, подправленном кем-то крупным фиолетовым синяком, и несколькими свежими ещё царапинами на щеке и ссадиной на лбу, застыла боль, глаза глядели затравленно и равнодушно. Мальчишеская фигурка солдата, его понуро опущенная голова, пустой взгляд словно говорили - делайте со мной что хотите, хуже чем там, откуда я сбежал, не будет.

Отправив обратно на пост бойца, который доставил ко мне в палатку нарушителя спокойствия, я предложил беглецу присесть. Тот, видимо, сразу не понял или не расслышал моих слов. Недоверчиво, исподлобья взглянул на меня. Я повторил предложение. На столе стоял поздний ужин в котелке. Макароны по-флотски ещё парились, распространяя по палатке будоражащий желудок запах. Заметив вожделённый взгляд, брошенный солдатом в сторону котелка, я пододвинул к нему котелок, отрезал кусок хлеба.

Парень не заставил себя долго упрашивать, и вскоре уже с жадностью уплетал макароны. Уплетал так, словно по крайней мере неделю сидел на голодном пайке.

Насытившись, солдат откинулся на спинку скамейки. Заметив, что я за ним внимательно наблюдаю, он неожиданно вскочил.

Стоял, втянув голову в плечи, чего-то ожидая.

- Как тебя звать? - спрашиваю.

- Рыжик.

- Я не кличку у тебя спрашиваю, а имя.

- Пётр, - неуверенно произнёс беглец.

- Откуда родом?

- Из-под Воронежа, в деревне жил.

- Сколько служишь?

- "Молодой" я, если протяну ещё, месяцев через шесть в "черпаки" переведут.

- Почему сбежал?

- Невмоготу в роте стало. Немногословного, ещё недавно, парня словно прорвало. Он поведал мне о своём горе. Единственное светлое воспоминание осталось у Петра об армии - это проводы. Песни под гитару во дворе военкомата и в переполненном автобусе. Дальше для парня начались серые будни. Когда ехали к месту службы в воинском эшелоне, перепившиеся сержанты остановили стоп-краном состав и начали выгонять из первых вагонов новобранцев в ночь, в непогоду.

Проснувшиеся офицеры с трудом утихомирили буянов. В это время Пётр получил свой первый синяк от дышащего злобой и перегаром сержанта. Умудрённые чужим опытом новобранцы посоветовали ему молчать. И он молчал. Молчал, когда по прибытию в часть у выхода из первой солдатской бани его встретили два моложавых "деда" и просто отобрали джинсы и куртку, которые он хотел отправить в посылке домой. Молчал, когда старшина срочной службы, чиркнув спичкой, с ухмылкой ждал, когда она потухнет и только потом разглядывал строй новобранцев - полуночников, которые после двадцати подъёмов и отбоев стояли ни живы, ни мёртвы. Кусая губу, терпел, когда шалун - "дед" прижигал окурком пятку спозаранку. Между такими шутками и издевательствами прошёл карантин. Как избавление от постоянного страха перед старослужащими встретил Пётр известие о том, что их подразделение будет передислоцировано в Афганистан для оказания интернациональной помощи.

В Афганистане молодых солдат встретили, как подобает. Старослужащие заставили "пшено" - так называли солдат, недавно прибывших из карантина, по-пластунски выдвигаться к позициям. Тех, кто не соблюдал меры маскировки, "деды" взбадривали прикладами. Когда на пути солдат оказалась ложбина, заполненная водой, старослужащие учителя пинками начали загонять "молодых" в воду, чтобы те с ходу форсировали это препятствие. Измученные, мокрые, по уши вымазанные в глине, солдаты под смех и улюлюканье старослужащих, в изнеможении свалились в тесный окоп и замерли в ожидании худшего. Но в тот день больше ничего особого не произошло, если не считать того, что они заменили на постах охранения всех старослужащих, которые пошли продолжить пиршество. Когда ночью уставших, голодных солдат проверял замполит роты, Пётр, улучив момент, рассказал ему о происшедшем, на что лейтенант пожал плечами и мудро изрёк:

- Крепись, казак, - атаманом будешь!

Кто-то из "дедов" узнал об этом разговоре и с того времени не было дня, чтобы кто-то из них не "подшутил", над молодым солдатом. Казалось, что старослужащие только и занимались тем, чтобы как можно глубже изощриться в издевательствах друг перед другом. То в сапоги г... наложат, или угольков подкинут и ржут на всю палатку потом. А однажды решили на строптивого солдата навлечь гнев ротного. Замкомвзвода спланировал Петру службу так, чтобы у того не было за двое суток ни одного часа сна. Солдат не выдержал на вторые сутки и под утро заснул на посту. В это время, после вечерней попойки, с трескающейся от похмелья головой, пошёл проверять посты сам ротный. Петра тут же сняли с боевого дежурства и направили на гауптвахту. Гауптвахта в роте аэродромной охраны была не такая, как обычно. Она представляла собой метров в пять-шесть глубиной круглую яму с отвесными стенами, в которую провинившегося солдата сажали на хлеб и на воду. Эта азиатская тюрьма-зиндан была предметом особой гордости ротного.

Пётр просидел в ней больше пяти суток, Иногда парню казалось, что про него забыли. Он кричал, но его словно никто не слышал. В первые сутки его даже не покормили. Только глубокой ночью он услышал у края ямы шорох и приглушённый говор своего земляка и одногодка Фёдора:

- Держись, земеля, я тут тебе немного мяса и хлеба принёс, да воды.

Вскоре вниз полетел небольшой сверток с едой и питьём.

- Только ты не вздумай кому сказать об этом, - предостерегающе прошептал он и скрылся.

После гауптвахты Пётр старался реже попадаться на глаза офицерам, потому что прекрасно знал, что помощи от них мало. После этой отсидки "деды" стали относиться к нему несколько терпимее. В их глазах он был уже ближе к ним, чем к "пшенарям". Однажды ефрейтор с его отделения, широкоплечий детина с лицом громилы, предложил ему покурить "травку" - сигарету с анашой. Пётр наотрез отказался. Где брали его сослуживцы наркотики - ни для кого не было тайной. Деды, не отставая от офицеров, понемногу приторговывали горючим. Благодарные дуканщики вместе с товаром обычно презентовали солдат сигаретами с "травкой". Конечно, сигареты с начинкой употребляли не все, чаще меняли их на бутылку-две ядовито-зелёной кишмишовки (виноградный афганский самогон). Солдаты пили тайно, офицеры в открытую. Если кто-то из офицеров заставал кого-то из сержантов или солдат пьяными, в дело шли кулаки. Нередко в роте были синяки и ссадины. Обычно после расправ офицеров сержанты и старослужащие старались выместить свою злобу на молодых. Отказ Петра курить "травку" и бражничать в компании "дедов" привёл к тому, что те снова начали издеваться над парнем.

Однажды в роту из далекого Кундуза прибыли две медсестры. Ротный ради такого дела распорядился хорошенько истопить баньку. Замкомвзвода поручил это ответственное дело Петру. Тот старался как мог, лишь бы гнев начальства не испытать повторно. Натопил на славу, так, что в парной уши в трубочку заворачивались. Офицеры мылись по-русски, вместе с гостьями. Медсёстры, видимо, проводили профилактический осмотр прямо в бане, не откладывая это важное мероприятие на следующий день. Из раздевалки слышался громкий смех и приглушённое воркование. Прапорщик только успевал бегать в свой склад за бутылками и закуской. Внезапно на пороге появился ротный, красный как рак. Увидев солдата, зло крикнул ему:

- Ты что, выб...к, хочешь нас заживо сжечь. Передай старшине, что я приказал посадить тебя на губу. Одних суток я думаю хватит!

Дверь с шумом захлопнулась. Солдат понурив голову, поплёлся к палатке старшины.

Прапорщик, услышав приказ ротного, со вздохом сказал:

- Опять с этими "чекистками" ротный озверел.

- С какими "чекистками", - удивлённо переспросил Пётр.

- Да с теми, что из Кундуза прибыли.

Увидев недоумение на лице солдата, он добавил:

- Эти девочки, проще говоря, торгуют собой. За сеанс берут 25 чеков.

В это время в палатку старшины забежал сержант.

- Товарищ прапорщик, ротный спрашивает, исполнена его команда или нет.

- Передай, что исполнена.

- Пойдём, - обратившись к Петру, сказал старшина, и они зашагали к пустующей яме.

- И так мне тошно в этой яме стало, - продолжал солдат, - что решил я, чего бы мне не стоило, уйти подальше из расположения роты. А там что будет, то будет. Готов умереть о руки "духов", но обратно возвращаться не собирался.

Было уже темно и старшина не заметил валявшийся в яме деревянный хлыст. Он молча вытащил лестницу и направился по своим делам.

Подождав, пока все в лагере утихомирятся, солдат с помощью толстой ветки попытался вылезти наверх. Несколько раз сорвавшись, разорвал брюки, сучком поранил лицо. Все тело ныло от боли, но парень, срывая ногти, карабкался все выше и выше. Наконец, после многочисленных попыток ему удалось выкарабкаться из западни. Он обошёл стороной свои посты и, не разбирая дороги, направился куда глаза глядят.

Ему просто посчастливилось, что наткнулся на наш пост. Возьми солдат с полкилометра левее, им бы уже занялись боевики.

Выслушав горькую исповедь солдата, я обещал, что поговорю с ротным и отправил беглеца в землянку, чтобы он отоспался.

На следующий день вместе с солдатом направился в расположение роты аэродромной охраны. Посты встретили нас сонным безразличием. Офицеров в лагере не было видно. Я направился к офицерской палатке. Там, кроме разбросанных по полу бутылок и банок с остатками тушёнки, ничего и никого не было. В палатке, где находилась радиостанция, слышалось сонное бормотание, и я направился туда. Откинул штору и остановился ошарашенный.

На топчане, распластавшись в самом непотребном виде, спала одна из медсестер.

Выматерившись про себя, направился дальше. Ротного нашел недалеко от хауса - небольшого водоёма. Капитан долго не мог понять, чего от него хотят. Смотрел на меня осоловевшими глазами и щупал голову. В конце концов, дал мне слово, что первыми же бортами отправит солдата в другую роту.

Забегая вперед, скажу, что капитан своё слово сдержал, да только, по-моему, в другой роте Петру лучше не стало, там дедовщина такая же. Офицеров такое положение дел устраивало, проблем меньше, да и видимость порядка поддерживается.

Когда шёл обратно, сделал круг, чтобы взглянуть на гордость ротного - зиндан. Он пустовал, но надолго ли.

Перед Октябрьскими праздниками из расположения роты сбежал прибывший из учебки сержант. Ротный сообщил об этом нам только на третьи сутки.

Взяв отделение бойцов со служебными собаками, я обшарил все ближайшие сады и виноградники, но сержанта так и не нашёл.

Ротный отписал родителям, что тот пропал без вести.

Сегодня многие, даже некоторые "афганцы" в отношении ребят, попавших в Афганистане в плен, говорят что те трусы и предатели. Я хочу предостеречь таких от ошибки, за которую уже заплатили наши отцы и деды в годы Великой Отечественной Войны. Не надо обобщать, заранее клеить ярлык предателя на всех пленных. Ведь даже оказавшись в руках душманов, они ведут себя по-разному. Даже из того минимума информации, что мы имеем о ребятах, находящихся в неволе, видна человеческая позиция легендарного Владимира Каширова и совсем не легендарного Николая Рыжкова.

Вот почему, прежде чем судить о солдате, попавшем в плен, надо глубоко разобраться в обстановке, в которой он находился, чётко определить, что же это за человек, и только тогда выносить общественный приговор.

Ведь на войне и так слишком много делается трагических ошибок.

<< Глава XIV - Назад II Далее - Глава XVI >>

Боевой путь ММГ «Кайсар» пограничных войск - реальные события афганской войны в одном из подразделений пограничных войск КГБ СССР 1981 - 1992 г.г.

© http://mmg-kaisar.ru

г. Калининград - 2012-2024, общая редакция и вёрстка: Лебедев В.Г.
Пользовательское соглашение